Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Х"

1. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Биография (глава 2, страница 2)

Входимость: 1. Размер: 42кб.

Часть текста: с детства дружил с Идой Высоцкой. Ей запомнилось, что однажды она была приглашена вместе с ним на вечеринку, где был, в частности, его одноклассник по гимназии Жорж Курлов, "светский болван", как она его назвала, который прекрасно танцевал. Она связывала этот вечер с главой "Елка у Свентицких" романа "Доктор Живаго", оговариваясь при этом, что на той вечеринке заведомо никто ни в кого не стрелял 11 . Весной и в начале лета 1910 года Пастернак писал многословные, перенасыщенные подробностями прозаические наброски, в которых рассказывалось о молодом композиторе Дмитрии Шестокрылове. В одном отрывке со странным заглавием "Мышь" вслед за описанием зимнего города читаем: "Но для Шестокрылова зима наступила, сорвалась в свои глубины лишь тогда, когда он распорол первую мандаринку на своем уединенном подоконнике. Он обнял полной горстью, стонущей горстью пианиста, несколько клочков этой кожицы с желёзками взволнованности и с закрытыми глазами стал вдыхать, медленно, почти сопротивляясь, с таким чувством, как будто этот запах - какой-то громадный, богатый, фантастический надел, что-то неисчерпаемое. Он только вдыхал и не заключал от этого неизреченного преддверия к воспоминаниям, потому что этот путь был знаком ему наизусть; он знал, что эта зимняя мандаринка колышет на себе другую зиму, в другом городе, комнату юности с озабоченной нежностью предметов, которые как...

2. Вильмонт Н.: О Борисе Пастернаке. Глава пятая

Входимость: 1. Размер: 43кб.

Часть текста: пятая Глава пятая Я оставался его учеником, хоть и не надеялся стать его выучеником (о том, что мне не довелось родиться поэтом, я начал догадываться уже тогда — вопреки необоснованным и, как чувствова­лось, недостаточно убежденным ответным дружеским восторгам, слишком многословным, чтобы внушать к себе доверие); был верным его послушником, точнее же именее выспренне выражаясь, —усердным соглядатаем его таланта, порою даже точным угадчиком литературной (и не только литературной) его судьбы. Предвижу, что такое нескромное самоопределение многих покоробит и заставит враждебно насторожиться. Но так это было, благодаря тогдашней нашей близости, пусть мною и не заслуженной, моей болезненно-тороп­ливой способности делать далеко идущие заключения из его обмолвок, конечно же неслучайных in ihrer Tragweite, в их неизбежных следствиях. В то же время я понимал с затаенной горечью, что в основе моего так называемого «яснослышания» лежала слабость, и отсюда творческая ущербность моих самостоятельных литера­турных и философских способностей; и ...

3. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Мария Гонта

Входимость: 1. Размер: 19кб.

Часть текста: ликуя, окружил поэта и двинулся вслед за ним к выходу. Опьянение поэзией, элевксинские таинства — не миф. Высо­ко поднятые руки, радостные крики: «Эввива! Эвоэ!» — в перево­де на русский: «Браво! Здорово! Великолепно!» — эпидемия высо­кой болезни. Радость дарить и получать, понимать великое на­слаждение искусством. Прекрасно счастливое лицо Бориса Пастернака: в нем и сму­щение, и гордость, и Бодлерово веселье, и озаренность — все сбылось! Путаясь в лианах хмеля, зал вылился из узкой двери на внут­ренний дворик клуба. И на прощанье счетчик этой неистовой по­этической радиации забился еще сильнее. «Вы — замечательный! Чудесный! Самый лучший! Великий! Гениальный поэт!» Пастернак растроганно и смущенно отрицал эти чрезмерно­сти жестами, головой. Вдруг рядом девушка закричала: «Вы — первый поэт страны!» И это простое числительное «первый» вдруг резко отрезвило его. Строго он сказал: «Нет, первая — Марина Цветаева». Никто не знал Марины, не заметил никто, как отключился Пастернак от праздника к уединенности. Напротив, найдя меру оценки, зал, все еще роем, в такт всплескам рук шумел складами: «Са-мый пер-вый! Пер-вый! Са-мый пер-вый поэт страны!» И еще одно слово разошлось из этого зала, вошло в обиход: интеллектуальная поэзия Пастернака. Но за официальным занавесом нарастало и прорывалось в пе­чать какое-то недовольство. Критика в адрес «Спекторского». По­сле «Девятьсот пятого года» и «Лейтенанта Шмидта» от него жда­ли чего-то вроде «Семена Проскакова»2. И уже совершенно опре­деленно репортажа с новостроек, например поэмы о Днепрострое. Доклад Асеева в декабре 1931 года в деловом зале флигеля Союза писателей на Поварской «О состоянии современной по­эзии» был прямо...

4. Якобсон А.: Лекции о Пастернаке

Входимость: 1. Размер: 87кб.

Часть текста: Поэтому для удобства говорим: ранний Пастернак, до 40-х годов, и поздний Пастернак, хотя это условность, потому что в 40-м году поэту было 50 лет. Маленькая оговорка общего характера: при всех различиях между ранним и поздним Пастернаком, общность гораздо глубже и существеннее этих различий. Поэтому цельность поэтического мира Пастернака вообще ни у кого из серьезных критиков и литературоведов не вызывает сомнений. Думаю, что это будет следовать и из моих двух лекций. Сегодня я прочту лекцию о раннем Пастернаке, а в следующий раз — о позднем. Обе лекции посвящаются Лидии Корнеевне Чуковской. Вот одно из первых стихотворений Пастернака, как раз стихотворение 1912 года. Как бронзовой золой жаровень, Жуками сыплет сонный сад. Со мной, с моей свечою вровень Миры расцветшие висят. И, как в неслыханную веру, Я в эту ночь перехожу, Где тополь обветшало-серый Завесил лунную межу, Где пруд, как явленная тайна, Где шепчет яблони прибой, Где сад висит постройкой свайной И держит небо пред собой. В этом маленьком стихотворении — важные черты, приметы и поэтики, и поэзии, и мироощущения Пастернака. Это кусок живой природы, в котором отражено, как бы разом опрокинуто, все мироздание. Сказано: «Со мной, с моей свечою вровень миры расцветшие висят». Это не значит, что человек поднят на уровень вселенной. Такие слова по отношению к тексту Пастернака были бы неуместны. Здесь вообще нет приподнятости, пафоса, нет гиперболизации. Кстати, «миры расцветшие висят» — это так увидел Пастернак зрелые яблоки в саду, как стало известно из недавно опубликованных в России черновиков Пастернака,2) и о чем знали пастернаковеды. И если взять строки: «И как в неслыханную веру, я в эту ночь перехожу», то это не патетика, потому что эти строки произносятся тихо, а не громко. Нам сообщается какая-то тайна, нечто...

5. Быков Дмитрий Львович: Борис Пастернак. ЖЗЛ. Глава IX. "Сестра моя жизнь"

Входимость: 1. Размер: 49кб.

Часть текста: будущего, каждому периоду русской революции подобрала летописца (прозаики почти не справились с задачей — явления мистические лучше удаются поэтам). Январь и февраль восемнадцатого достались Блоку («Двенадцать»), девятнадцатый и двадцатый — Цветаевой (лирика Борисоглебского переулка, «Лебединый стан»), двадцать первый — Ахматовой («Anno Domini 1921»), двадцать второй — Мандельштаму («Tristia»), двадцать третий — Маяковскому («Про это»). Семнадцатый — год Пастернака: это благодаря ему мы догадываемся, как все было. Пастернак и сам чувствовал, что это время ему сродни: во-первых, неоформившееся, бродящее, переходное, в рифму его долгому отрочеству. Во-вторых — страстное и неопытное, напрягшееся в предчувствии главного опыта: революция еще обольщает, с огнем еще играют,— но в сентябре все полыхнет, и нарастающий жар земли — так и горит под ногами!— у Пастернака передан безошибочно, даром что никакой политики в книге нет (да политика и была лишь бледным отражением событий, о которых с репортерской прямотой писал Пастернак, допущенный к их небесному истоку). Наконец, время с марта по октябрь семнадцатого было эпохой бесчисленных проб и ошибок — и он в эти полгода тоже пережил весь спектр тяжелой любовной драмы, от надежды на полную взаимность до озлобления и чуть ли не брани, и возлюбленная, как и революция, досталась другому: не тому, кто любил по-настоящему, а тому, кто выглядел надежней. Эта цепь параллелей...