Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "W"

1. Пастернак Е.: Хроника прошедших лет

Входимость: 1. Размер: 128кб.

Часть текста: лет, надежд на освобождение живого слова из-под власти лжи и насилия. Все началось на десять лет раньше, чем был написан и издан «Доктор Живаго», в 1946 году, когда возобновилось присуждение премий, прерванное войной. То было время светлых надежд на развитие всего лучшего, обусловившего победу объединенных сил мирового сообщества над фашизмом. С этим была связана вера в либерализацию советского режима во всех областях жизни, и в первую очередь ее духовной основы. «Если Богу угодно будет и я не ошибаюсь, в России скоро будет яркая жизнь, захватывающе новый век и еще раньше, до наступленья этого благополучия в частной жизни и обиходе, — поразительное огромное, как при Толстом и Гоголе, искусство», — писал Пастернак летом 1944 года. Неожиданный отклик своим мыслям и надеждам Пастернак нашел в деятельности английской группы персоналистов, издававшей журнал «Transformation». Пастернак писал С. Н. Дурылину 29 июня 1945 года о радости обретения идеологической близости с этой группой: в них он увидел «поворот людей издали лицом друг к другу, который их ничем не связывает и не обременяет, но в каких-то высших целях, не исчерпываемых жизнью каждого в отдельности, одухотворяет пространство веяньем единенья, без которого нет бессмертия». «За последние два года я, поначалу отрицательными путями, из нападок (здешних) на себя узнал о существовании молодого английского направления непротивленцев (escapistes). Эти люди были на фронте и воевали, но считали, что писать и говорить о войне можно только как об абсолютном обоюдостороннем зле. Их другое литературное прозвище — персоналисты, личностники. <...> Они выпускают альманах Transformation, нечто среднее между „превращеньем“, „перерождением“ и „преображением“. Им пишут статьи мыслящие...

2. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Елизавета Черняк

Входимость: 1. Размер: 51кб.

Часть текста: мне, что все важно знать о Б. Л. Даже то, что у него часто болели зубы. Попробую. Всю жизнь у Яши была склонность увлекаться каким-нибудь одним человеком. Яша начинал его идеализировать, считал Учи­телем (с большой буквы). Первый его кумир был Маяковский. Яша был одержим его поэзией. Встретившись с ним в жизни, он отнесся к нему восторженно. Смерть Маяковского потрясла Яшу глубоко. Но Учителем Маяковский для него не стал. Разве что в поэзии. Затем было несколько людей незначительных — ошиб­ки Яши. Среди них Натан Венгеров, человек талантливый и ум­ный, но мелкий. Затем в Яшиной жизни появился человек, несо­мненно оказавший на него величайшее влияние, сформировав­ший его ум и душу, определивший ход его жизни, — это Михаил Осипович Гершензон. Но о нем надо сказать отдельно. Если могу, если успею, сделаю это обязательно. Но вот в 1922 году (может быть, в конце 1921-го) Яше попа­ли в руки стихи Б. Л. Пастернака, молодого, до того ему неведо­мого поэта. Поэзия была Яшиной страстью, он сам в то время пи­сал стихи. Стихи чужие чувствовал остро и тонко. Хорошие стихи приводили Яшу в состояние восторга, подъема, были для него счастьем. Для него не существовали «трудные» стихи. Сквозь сло­ва и строчки он чувствовал, «видел» самую душу поэта, его мысли и чувства. В это примерно время Яша начал работать в журнале «Печать и революция». Первое, что он там напечатал, была ре­цензия на книгу стихов Б. Л. «Сестра моя жизнь». Рецензия по­нравилась Пастернаку, и он пришел в редакцию. Так состоялось знакомство Яши с Б. Л. Мне трудно выразить и рассказать, кем был для Яши Б. Л. Сколько было у него к нему любви, нежности. Не было тако­го периода в жизни, самого сложного, самого трудного, когда он не думал о Б. Л....

3. Левин М. Л.: Презумпция невиновности

Входимость: 1. Размер: 47кб.

Часть текста: по его книге “Кинетическая теория материи”, которую можно иметь при себе, готовясь к ответу на билет. К этому времени И. Е. Тамм уже перестал преподавать на физфаке, и мы, не ожидая ничего хорошего в дальнейшем, решили самовольно слушать лекции М. А. Леонтовича, хотя курс электродинамики, на который, естественно, опирались эти лекции, нам еще не был прочитан. Вот так получилось, что для меня первым знакомством с настоящей физикой оказались (не считая, конечно, занятий в общем практикуме и спецпрактикуме) лекции по физической оптике. Леонтович не был блестящим лектором в общепринятых вариантах этого понятия. Он никогда не воспринимался как лектор - сосуд знания, умело переливающий порции этого знания в аудиторию. Ему были чужды тонкие методические подходы с заранее расставленными логическими ловушками и парадоксами, которые в нужный момент эффектно снимались. Было другое - ежеминутное ощущение непрестанной работы мысли, и хотя в кармане его пиджака торчала свернутая в трубку тетрадка (он называл ее “лекционные тряпки”), которая иногда вытаскивалась в середине длинной выкладки, все равно вас не оставляло чувство, что он, глядя в какую-то невидимую точку, расположенную перед ним на расстоянии вытянутой руки, отвечает на только что поставленный кем-то (природой?) вопрос, отвечает, приводя свои соображения или вспоминая мнения Френеля, Стокса или Рэлея. И когда, рассказав о молекулярном рассеянии света, Леонтович после небольшой паузы вдруг сказал: - А вы когда-нибудь смотрели на небо через николь? Мне кажется, что вообще иногда полезно смотреть на мир через николь, - то ни у кого не было сомнения, что эта мысль пришла ему в голову именно сейчас. Сразу же после лекции мы, конечно, пошли в оптический спецпрактикум, выпросили у неумолимого И. Л. Фабелинского (ссылка на Леонтовича сделала свое дело) два николя и, стоя во дворе...