Поиск по творчеству и критике
Cлово "MONDE"
Входимость: 2. Размер: 94кб.
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 94кб.
Часть текста: — и осознанно — в «Охранной грамоте», в которой Пастернак, по его словам, старался быть «не интересным, а точным». Причем по разным поводам. Во-первых, в связи с музыкой и Скрябиным (впрочем, и музыка, и Скрябин были частью символистского самосознания). «Музыка, прощанье с которой я только еще откладывал, уже переплеталась у меня с литературой. Глубина и прелесть Белого и Блока не могли не открыться мне». Далее упоминается о символистском «Мусагете», откуда вышли почти все молодые московские поэты 1910-х годов. В этом и во многих других лежащих совершенно в другой плоскости явлениях Пастернак находил черты своего «поколенья». Он видит в цепи «характера случайности и случайностей характера»1 не просто закономерность, а источник энергии, питающей жизнь и отодвигающей смерть. Каждое новое поколение не хочет помнить опыт предыдущего поколения, знающего о смерти, о невозможности изменить жизнь и избежать смерти, которая, согласно мироощущению Пастернака времени «Охранной грамоты», есть неминуемый итог человеческого пути и жизни вообще. Спасение от отчаяния, от ощущения невозможности вырваться с общей дороги — смерти он видит в искусстве. «А чтобы заслонить от них («молодых людей». — О. К.) двойственность бега сквозь неизбежность, чтобы они не сошли с ума, не бросили начатого и не перевешались всем земным шаром, за деревьями по всем бульварам караулила сила, страшно бывалая и искушенная, и провожала их своими умными глазами». В разные годы своей жизни Пастернак будет возвращаться, почти навязчиво, к оценке и переоценке своего раннего творчества и творчества своего поколения. Уже в 1915 году, вскоре после своего дебюта, в ответ на просьбу Д. П. Гордеева написать вступительную статью к посмертному сборнику брата — Б. П. Гордеева (псевдоним в «Центрифуге» — Божидар), Пастернак сообщал: «Вы, наверное, не...
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Часть текста: V. Поэмы 1924-1930 13 В работе над поэмами Пастернак сумел совместить лефовское требование "литературы факта" с отвергавшейся в ЛЕФе широтой "эпического полотна", показав ложность такого противопоставления. Маяковский в своей статье "Как делать стихи", написанной весной 1926 года, отстаивал ценность фактического материала и обрушивался на "бред" разворачивания эпических полотен: "Надо разбить вдребезги сказку об аполитичном искусстве. Эта старая сказка возникает сейчас в новом виде под прикрытием болтовни о "широких эпических полотнах" (сначала эпический, потом объективный и, наконец, беспартийный), о большом стиле..." Маяковский противопоставлял "большому стилю" - корреспонденции рабселькоров. Но Пастернак ясно видел, что область предполагаемой реальности, фактический материал газетных и журнальных сообщений сплошь и рядом оборачивались сферой мелодраматического романтизма, представляющей жизнь плоской марионеточной ситуацией. В "Охранной грамоте" Пастернак писал, что жизнь обгоняет сказанную о ней правду, которая отстает и обманывает читателя: "В искусстве человек смолкает и заговаривает образ. И оказывается: только образ поспевает за успехами природы, образ обнимает жизнь, а не...
Входимость: 1. Размер: 128кб.
Часть текста: жизнь, захватывающе новый век и еще раньше, до наступленья этого благополучия в частной жизни и обиходе, — поразительное огромное, как при Толстом и Гоголе, искусство», — писал Пастернак летом 1944 года. Неожиданный отклик своим мыслям и надеждам Пастернак нашел в деятельности английской группы персоналистов, издававшей журнал «Transformation». Пастернак писал С. Н. Дурылину 29 июня 1945 года о радости обретения идеологической близости с этой группой: в них он увидел «поворот людей издали лицом друг к другу, который их ничем не связывает и не обременяет, но в каких-то высших целях, не исчерпываемых жизнью каждого в отдельности, одухотворяет пространство веяньем единенья, без которого нет бессмертия». «За последние два года я, поначалу отрицательными путями, из нападок (здешних) на себя узнал о существовании молодого английского направления непротивленцев (escapistes). Эти люди были на фронте и воевали, но считали, что писать и говорить о войне можно только как об абсолютном обоюдостороннем зле. Их другое литературное прозвище — персоналисты, личностники. <...> Они выпускают альманах Transformation, нечто среднее между „превращеньем“, „перерождением“ и „преображением“. Им пишут статьи мыслящие представители англиканской церкви. Они много места уделяют крупнейшим завершителям европейского символизма, Прусту, Рильке, Блоку. <...> Они зачислили меня в свое братство, поместили „Детство Люверс“ в 1-м альманахе, и их издательство анонсировало выпуск тома моей прозы, за которым последуют стихи». В письме к сестрам, посланном с И. Берлином в конце декабря 1945 года, он признавался, что «общий духовный рисунок» братства персоналистов, «идейное его очертание, те стороны, которыми в нем присутствуют символизм и христианство, — все это удивительно...
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Часть текста: предметом которого является происхождение и интертекстуальные связи поэтики короткого периода, во время которого можно говорить о принадлежности или примыкании молодого Пастернака к футуризму[1]. Этому предшествовал еще меньший отрезок времени, который позднее в «Охранной грамоте» Пастернак охарактеризует как свое вхождение в «эпигонскую» группу, представлявшую по его словам «влеченье без огня и дара» (V, 213)[2] . «Близнец в тучах», заслуживающий названия «предфутуристического»[3] сборника, но в основном следующий принципам поэзии поздних символистов и особенно Анненского[4], писался в то время, когда Пастернак еще был участником объединения «Лирика», возглавлявшегося и поддерживавшегося Юлианом Анисимовым[5]. Едва ли к последнему приложимо полностью замечание о недаровитости эпигонов: напомню, что к стихотворению Анисимова “Cура” восходит первая половина начальной строки блоковского «На небе - празелень»; хотя Блок и назвал анисимовские стихи «очень бледными», но именно это поэтическое применение названия иконописной краски, содержавшееся в анисимовском стихотворном сборнике «Обитель», перед тем- в 1913г. - посланном ему автором с почтительной надписью, Блок невольно запомнил и использовал во втором стихотворении цикла «Кармен» в...
Входимость: 1. Размер: 37кб.
Часть текста: и зачеркиванию целых глав сказалось в работе автора над своим последним сборником. Летом Пастернак получил письмо от итальянского слависта из Рима Анджело Мария Риппелино, который готовил переводной сборник его стихов. Пастернак объяснял ему непонятные места и выражения своих ранних стихотворений, одновременно внося в текст своей московской книги соответствующие исправления. По словам издательского составителя сборника Николая Банникова, он не одобрял этих переделок, но сохранившиеся подчас на полях рукописи пометки говорят о его просьбах "доработать еще" какие-то строки и "уточнить" неясный образ. Некоторые варианты Пастернак просто диктовал ему по телефону и предлагал на его усмотрение и выбор. Отдавая должное Банникову, надо сказать, что он не всегда принимал переделки вещей, давно ставших классическими. Многие отвергнутые им варианты остались в рукописи сборника и не были включены в окончательный текст. В сентябрьском номере "Знамени" была опубликована подборка из восьми стихотворений нового цикла. Сборник "День поэзии" поместил "Рассвет" и "Зимнюю ночь" из "Доктора Живаго". В N 10 "Нового мира" появилось стихотворение "Хлеб". В N 12 планировался автобиографический очерк и четыре отрывка о Блоке, но в последнюю минуту они были вынуты из номера. Журнал отказывался "предоставлять трибуну Пастернаку". На неустойчивой атмосфере этого времени решающим образом сказались события в Венгрии. Жестокий разгром восстания в Будапеште вызвал полный отказ от весенних обещаний и надежд. Снова, как в 1930-х годах, люди должны были поголовно высказывать свое осуждение венгерского руководителя Имре Надя и одобрение репрессий, поразивших страну после восстановления режима. Писатели покорно ставили свои подписи под воззванием, которое должно было показать, что в России не может быть подобного инцидента, что интеллигенция полностью поддерживает крайние меры...