Поиск по творчеству и критике
Cлово "ETC"
Входимость: 3. Размер: 103кб.
Входимость: 2. Размер: 93кб.
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 103кб.
Часть текста: он прожил больше двух недель, озаряемый молниями ночных гроз и обдуваемый сквозняком со строительной пылью. Когда переезд стал насущной необходимостью, в Москву приехала мать. Девять лет спустя Пастернак вспоминал об этом переезде в письме Дмитрию Петровскому: "Перебирались мы как-то на другую квартиру. Все в отъезде были, только я да мать. Это давно было, я еще ребенком был 58 . Я помогал ей укладываться. Трое суток на это ушло, трое круглых суток, в обстановке вещей, сразу же ставших неузнаваемыми, лишь только их сдвинули с несмываемых квадратов, которые они отстояли за свою верную девятигодовую стойку. Трое круглых суток провели мы с мамой в чужом доме, а мне было страшно за маму больно, что она загромождена таким количеством пыльной деревянной, шерстяной и стеклянной неприязни, и никто этого не знает, но попробуй кому-нибудь об этом сказать, так тебя обличат во лжи: как же, скажут, ведь это все сплошь ваши вещи, и квартира ваша; какой же тут еще чужой дом? Но стоило среди всей этой злорадной (перебираетесь, мол, дом на слом пойдет) рухляди попасться чему-нибудь такому, о чем эстетики пишутся, то есть тому, что называют красивой хорошей вещью, изящной или еще как-нибудь, как тотчас же эти действительно красивые: ноты (жирно гравированные) или перчатки или еще что-нибудь приковывали все мое внимание вот чем, - оказалось, что куда их ни ставь и как ни клади, они врагами дома не делаются,...
Входимость: 2. Размер: 93кб.
Часть текста: 4, страница 5) Глава IV. Сестра моя - жизнь 1917-1924 29 Летом Борис Пастернак познакомился с Евгенией Владимировной Лурье. В то время она училась во ВХУТЕМАСе у Давида Штеренберга и Петра Петровича Кончаловского, брала на дом графить приходно-расходные книги, давала уроки дочери одного из актеров МХАТа. Ее родители и старшие сестры жили в Петрограде, иногда приезжал брат и помогал в ее трудном полуголодном существовании. Главным в ее характере было стремление к самостоятельности и вера в свои силы. Она была очень способна к живописи, владела сильным рисунком и мечтала стать профессиональным художником. После окончания гимназии она решила продолжить образование и, поссорившись с отцом, который не соглашался ее отпустить, уехала из Могилева, где выросла, в Москву на Высшие женские курсы. После года занятий на физико-математическом отделении она заболела туберкулезом. Виноградный сезон в Крыму поставил ее на ноги, и мать перевезла ее в Петроград, куда перебралась к тому времени семья. Она вспоминала, как работала там курьером, а в свободное время занималась рисунком в училище Штиглица. Приехав в Москву, она поступила во ВХУТЕМАС, организованный после слияния Училища живописи и Строгановского училища. В начале 1921 года ее разыскал Михаил Штих, только что приехавший в Москву после двухлетних мытарств по Крыму, охваченному гражданской войной. "Мы очень быстро и крепко подружились, - вспоминал он в своих записках. - Я стал бывать по вечерам в ее комнате в большом доме на Рождественском бульваре. Подолгу говорили о жизни, об искусстве, я читал ей стихи, которые помнил в великом...
Входимость: 1. Размер: 69кб.
Часть текста: разом, с порога прохватывали особым полумраком и прохладой, особой, всегда неожиданной знакомостью, с какою мебель, заняв раз-на-всегда предписанные места, на них оставалась. Будущего нельзя предсказать. Но его можно увидеть, войдя с воли в дом. Здесь на-лицо уже его план, то размещенье, которому, непокорное во всем прочем, оно подчинится. И не было такого сна, навеянного движеньем воздуха на улице, которого бы живо не стряхнул бодрый и роковой дух дома, ударявший вдруг, с порога прихожей. На этот раз это был Лермонтов. Женя мяла книжку, сложив ее переплетом внутрь. В комнатах она, сделай это Сережа, сама бы восстала на "безобразную привычку". Другое дело - на дворе. Прохор поставил мороженицу наземь и пошел назад в дом. Когда он отворил дверь в Спицынские сени, оттуда повалил клубящийся дьявольский лай голеньких генеральских собачек. Дверь захлопнулась с коротким звонком. Между тем, Терек, прыгая как львица, с косматой гривой на спине, продолжал реветь, как ему надлежало, и Женю стало брать сомнение только насчет того, точно ли на спине, не на хребте ли все это совершается. Справиться с книгой было лень, и золотые облака, из южных стран, издалека, едва успев проводить его на север, уже встречали у порога генеральской кухни с ведром и мочалкой в руке. Денщик поставил ведро, нагнулся и, разобрав мороженицу, принялся ее мыть. Августовское солнце, прорвав древесную листву, засело в крестце ...
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Часть текста: стольким во мне, что даже когда мне нужно было сообщить что-то важное некоторым близким людям, я не мог этого только потому, что ты во мне как-то странно требовала этого для себя. А тут в Москве произошло много сложного, чисто жизненного... Я сейчас вернулся от вас. Весь стол в розах, остроты и смех и темнота к концу - иллюминованное мороженое, как сказочные домики, плавающие во мраке мимо черно-синих пролетов в сад. А потом желтый зал с синими и голубыми платьями, и Зайкино переодевание, танец апашей, имитации и много много номеров с капустника и Летучей мыши... Какая-то легенда, разыгранная лучами пламени в зеркалах, сваями мрака в окнах, твоими прелестными сестрами и Зайкой, и скучной пепельной пошлостью остальных..." Страницы за страницами с постепенным погружением в абстрактную философию. Самуил Евгеньевич Фейнберг вспоминал, что уже в 1909 году слышал от Пастернака стихотворение "Сумерки... словно оруженосцы роз...". Возможно, это было у Штихов. В "Повести одного десятилетия" Константин Локс предлагает свою трактовку этого стихотворения. Он считает, что в нем переплелось: "чужое - эпоха, ее изысканность, налет эстетизма и употребление слов не в собственном смысле, и свое - тема, стремящаяся выбраться наружу и из скрещения слов создать требуемое настроение". Темой этого стихотворения он называл длительную, неудовлетворенную страсть, жажду понимания и любви. Возможно, что итоговая мысль возникла не только из анализа, а из облика автора стихов в его студенческие годы и из их тогдашних разговоров. Трудность задач, которые Пастернак с самого начала видел перед собою, определялась тем, что, как писал он в "Охранной грамоте", "прямая речь чувства иносказательна и ее нечем заменить". Свои первые прозаические и стихотворные...
Входимость: 1. Размер: 45кб.
Часть текста: - спросил он меня. - Ведь он же никогда не соглашается на поправки!" - "Я не добивался и не требовал, я просто отметил две неудачных, по-моему, метафоры. И он согласился" 29 . Таких "неудачных метафор" было найдено и переделано в 1947 году не две, а шесть, к тому же многие строфы, которые показались редактору "опасными", были просто выпущены. Нападки в печати, заглохшие было зимой, в марте 1947 года возобновились с удвоенной силой. 15 марта "Литературная газета" напечатала грубый стихотворный фельетон Я. Сашина "Запущенный сад", высмеивающий стихи Пастернака, а 21 марта в "Культуре и жизни" появилась "установочная" статья Алексея Суркова "О поэзии Пастернака", и каждому, кто жил в послевоенной сталинской Москве, было очевидно, какими последствиями грозили слова о "реакционном отсталом мировоззрении" Пастернака, который "живет в разладе с новой действительностью", а его стихи представляют собой "прямую клевету" на нее. Сурков резко обрушился на "скудные духовные ресурсы" поэта, не способные "породить большую поэзию". В качестве доказательства он приводил неверно прочитанные строки 20-летней давности. Примером отрешенности поэзии Пастернака от "общественных человеческих эмоций" он взял строку "Слезы вселенной в лопатках" из стихотворения "Определение поэзии" 1917 года. Заканчивалась статья утверждением, что "советская литература не может мириться с его поэзией". Серьезность положения была ясна и самому Пастернаку. На следующий день после статьи, 22 марта, посылая Нине Табидзе "Рождественскую звезду", он писал, сдабривая грустным юмором серьезность положения: "Я с большим подъемом жил, думал, писал и читал написанное всю зиму, но в конце концов это совершенно бесцельное занятие, потому что все остается по-прежнему... Мне кажется, на этот раз...
Входимость: 1. Размер: 27кб.
Часть текста: Все же он успел переделать начало своей поэмы и сдал его «ЛЕФу», несмотря на все свои сомнения1. Обещал на днях заглянуть ко мне. Мы с ним несколько минут поговорили. Просмотрев по моему предложению недавно присланную в редакцию К. Локсом статью «Современная проза. Критика псевдореализма» («Круг» etc.), ушел. Рассказывал о трудностях, с какими ему приходится встречаться при получении его книг из-за границы. Книги долго лежали в подвале 3. И. Гржебина в Берлине. 3. Г. (представитель Наркомпроса в Берлине) обещал лично проследить за отправкой их в Россию. Прошло восемь месяцев. Теперь Пастернак эти книги получает — расползшиеся, размытые сыростью и водой, отсыревшие и разбухшие2. «Когда я их увидал, у меня слезы подступили к горлу... и не потому, что это мои книги, жалко и т. п., нет... ведь это просто больно, когда так обращаются... Часть книг находится в цензуре. Цензор их забрал, что называется, на вес». Безобразие и анекдот. Им забраны книги с пометкой Р. Ц. 3, изданные во время революции в России, увезенные Пастернаком из России года полтора тому назад и возвращающиеся теперь. Среди книг, задержанных цензором, например, русский старый перевод Диккенса, современные немецкие революционные издания и пр. Пастернак пристыдил цензора, и тот, кажется, на днях выдаст ему все. По поводу этого Пастернак говорит: «Цензор меня знает, заявляет: вы человек известный, вам все будет выдано, — а что, — прибавляет Пастернак, —...