Поиск по творчеству и критике
Cлово "1937"

Часть текста: не остановили б. На фоне этого имени всякая шероховатость или обмолвка показалась бы мне нестерпимою по отношению к его памяти пошлостью и неприличьем". Это писалось за десять дней до открытия IV пленума правления Союза писателей, который завершал пушкинские торжества и проходил в том же Колонном зале Дома союзов, где в августе 1934 года собирался съезд писателей. Пленум показал разительное изменение общественной атмосферы, которое произошло за это время и сказалось в свою очередь на отношении к литературе в целом и оценке творчества Пастернака, в частности. Ораторов заводило в тупик стремление сопоставлять современную поэзию с пушкинской, мерить ее достижения несравненной меркой его высоты. Николай Тихонов усмотрел в "пушкинском" цикле Пастернака из "Тем и вариаций" недостаток "прямодушия". Но это не спасло его от упреков за слишком мягкую критику Пастернака, "поэта, меньше всего претендующего пароль представителя пушкинских начал". Наиболее четко противопоставление пленума атмосфере съезда писателей было сформулировано в речи Алексея Суркова, который напомнил о происходившей "здесь, в этом зале, два с половиной года тому назад" "канонизации той части нашей советской поэзии, для которой характерна пресловутая тонкость". При этом имелись в виду Пастернак и Сельвинский, которых выдвигал в своем докладе на съезде Н. И. Бухарин. В выступлениях Джека Алтаузена, Дмитрия Петровского, Александра Безыменского открыто звучали обвинения Пастернака в намеренном проведении чуждых и враждебных идей под видом тонкости и сложности образов. Доказательством по-прежнему служила строчка из "Сестры моей жизни" про форточку, дополненная цитированной Ставским строфой из "Летних записок". Старый друг Пастернака Д. Петровский сопоставил весь цикл с "заговором" Зиновьева, Каменева и Бухарина: "Пусть мне не говорят о сумбурности стихов Пастернака. Это -...

2. Быков Дмитрий Львович: Борис Пастернак. ЖЗЛ. Глава XXXII. "Гамлет". Театр террора

Входимость: 12. Размер: 41кб.

Часть текста: репрессии,— но который на самом деле являл собою наиболее масштабное с 1917 года отчуждение государства от народа. Единственным оправданием всех гримас революции, военного коммунизма, нэпа, зверской коллективизации и сталинской реставрации для Пастернака было то, что народ в конце концов получает право распоряжаться собой; что на место старой интеллигенции — бог бы с ней, уже готовой принять и заранее оправдать свою участь,— придет новый человек, полновластный хозяин. Новый человек оказался поначалу многократно предсказанным Грядущим Хамом, но к началу тридцатых этот грядущий хам начал образовываться, задумываться, читать. Во втором поколении детей Октября были удивительные, пытливые отроки и пылкие девы, читавшие серьезные книжки и фанатично готовившиеся к великим будущим испытаниям. Предвоенное поколение ифлийцев, выбитое войной и последующими репрессиями, дало лучшую поэзию и философию шестидесятых-семидесятых; во всех сферах советской жизни — политике, искусстве, военном деле — нарастала новая генерация смелых, честно мыслящих людей, в которых Пастернак видел свою надежду. В тридцать седьмом году народ в очередной раз понял, что он не хозяин своей страны. Началась оргия самоистребления, во время которой никто не мог поручиться ни за отца, ни за сына. Потом сталинисты, неосталинисты и антисталинисты попробуют вывести разного рода критерии: брали только умных; только глупых; самых преданных; самых сомнительных… Все это приписывает террору наличие логики, отсутствие которой является его главным условием; любая попытка ее отыскать — косвенное оправдание происходящего, ибо она предполагает, что страна все-таки имела дело с некоей программой, а не со слепой машиной уничтожения. Между тем функционировал не компьютер, а мясорубка. Террор не имел ни поводов, ни причин; он был самоцелей, ибо являлся...

3. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Зинаида Пастернак

Входимость: 10. Размер: 159кб.

Часть текста: Спустя год Ирина Сергеевна радостно прибежала к нам и сообщила, что познакомилась с Пастернаком. Знакомство было оригинальным: узнав по портрету Пастернака, лицо которого было не совсем обычным, она подошла к нему на трамвайной остановке и представилась. Она сказала ему, что муж и она горячие поклонники его поэзии, и тут же пригласила его к ним в гости. Он обещал прийти в один из ближайших дней. Ирина Сергеевна хотела, чтобы мы обязательно были у них. Я была уверена, что Пастернак не придет, попросила Генриха Густавовича пойти без меня и осталась дома с детьми. Оказалось, что Пастернак все же пришел и просидел с ними всю ночь. Все они пришли от него в какой-то раж и день и ночь говорили только о нем. Он произвел впечатление огнем, который шел как бы изнутри, и сочетанием этого огня с большим умом. Через неделю Пастернак пригласил Асмусов и нас к себе на Волхонку, в дом напротив храма Христа Спасителя, где он жил с женой и сыцом. Мне очень не хотелось идти к ним; по всей вероятности, я где-то внутри боялась встречи с таким замечательным человеком. Я долго отказывалась, но Ирина Сергеевна настаивала. Она называла его чудом и вся была захвачена им. Я уступила, и мы пошли. Этот человек тоже произвел на меня сильное впечатление. Он оказался хорошим музыкантом и композитором. Генрих Густавович много щрал, и Пастернак был в восторге от его исполнения. Потом он читал свои стихи. Я всегда была прямым и откровенным человеком, и, когда он спросил, нравятся ли мне его стихи, я ответила, что на слух я не очень поняла и мне надо прочитать их дома глазами....

4. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Анатолий Тарасенков

Входимость: 9. Размер: 88кб.

Часть текста: Помню только, что мною в это время была задумана статья о творчестве Б. Л. в форме открытого письма к нему. О замысле этой статьи я рассказал Б. Л. Он был всерьез испуган, ибо считал, что раз статья будет написана в форме открытого письма, — ему придется отвечать. Испуг этот был вызван не содержанием статьи1 (я о нем и не говорил Б. Л.), а самим фактом того, что, может, придется отвечать. Дальнейшие встречи — вплоть до вечера Яхонтова, посвященного Маяковскому (кажется, в 1932 г.), в Малом зале консерватории, — малопримечательны и неинтересны. Они не запомнились почти. На этом же вечере Яхонтова, выйдя с Борисом Леонидовичем во время перерыва в курительную комнату, мы сразу вступили в горячий, взволнованный разговор о Маяковском. Б. Л. рассказывал, как до революции он явился однажды к Маяковскому в Питере в номер гостиницы, где он тогда жил. Дело было утром. Маяковский вставал с постели и, одеваясь, вслух читал «Облако в штанах» (куски из которого только что прочел Яхонтов, что и навело Б. Л. на это воспоминание)2. Горячая, не сдерживаемая ничем любовь к Маяковскому как к поэту и человеку наполняла все фразы Пастернака. В конце концов он расплакался как ребенок... Значительно раньше, примерно в 1929 г., — первый разговор с Б. Л. по телефону. Я писал заметку о нем в МСЭ и просил по телефону дать его библиографию. Б. Л. нелепо извинялся за то, что ему надо на минуту отойти от трубки для того, чтобы снять трубу с перекипающего самовара. Потом он долго и подробно перечислял свои книги и статьи о себе. Я спросил, не может ли он дать мне прочесть «Близнец в тучах», которого я нигде не мог достать. Б. Л. просил меня вообще не читать этой...

5. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Александр Афиногенов

Входимость: 7. Размер: 34кб.

Часть текста: от веток и зимней прелой хвои. «Я буду говорить откровенно. Мне трудно выступать1. Что сказать? Можно сказать так, что потом опять начнется плохое. Меня будут ругать. Не поймут. И опять на такое долгое время я перестану работать. Жена упрекает меня в мягкотелости. Но что мне делать? Кому нужно мое слово, — я бы мог рассказать о встрече с Пятаковым, Радеком, Сокольниковым у Луначарского. Они упрекали меня в мягкотелости, в нерешительности, в отсталости от жизни, в неумении перестроиться. Они слегка презирали меня. А я невзлюбил их за штампы в мыслях и разговоре. Но те же штампы и теперь висят надо мной. Они в "Литтaзeтe,, — в статьях, в словах... Я помню, Пикель2 говорил ужасный вздор с видом учителя, уверенного в правоте. Я не верил ему. Но теперь, когда я смотрю в лицо того, кто говорит мне — так же учительски, — я вижу в нем штамп Пикеля. Я хотел бы говорить о моральной среде писательства. О каких-то настоящих мыслях, которые приходят вне зависимости от суда и откликов, которые живут в нас и заставляют нас писать стихи или драмы. Зачем мне выступать? Я не могу сказать по-обыкновенному, и опять выйдет плохо. Я лучше выступлю на небольшом собрании и все расскажу совершенно искренне. Я не понимаю, зачем мне говорить с большой трибуны?» Он курил, бросал спички в пепельницу, останавливался, говорил, рваные мысли, фразы... трудно было уследить за ходом его рассуждений... «Я понимаю — нужно говорить КиршонуЗ. Он найдет нужные слова. Но мои слова совсем другие. Я могу сказать о мертвящем штампе в литературе. Иногда мне кажется, что этот штамп есть проявление тех качеств в человеке, которые создали людей, подобных Пятакову и Радеку. Я еще ничего не читал о процессе — почему-то мне не присылают...

6. Быков Дмитрий Львович: Борис Пастернак. ЖЗЛ. Глава XXX. Переделкино

Входимость: 7. Размер: 51кб.

Часть текста: Разгромленный организационно, РАПП еще не подвергался репрессиям; попутчиков не просто реабилитировали, но выдвинули на первые роли. Писатели приравнивались к ударникам труда — и точно так же, как ударники, объединялись в бригады; выезды «на объекты» — в Среднюю Азию, Белоруссию, на стройки третьей пятилетки,— приняли массовый характер. Очень много ездили и ели. Деятели культуры становились особой кастой. В Москве появились дома художников, актеров, писателей — последние получили роскошный дом в Лаврушинском; не забудем, что до тридцать пятого Пастернак жил в коммуналке, на Волхонке, отдав отдельную квартиру на Тверской первой жене и сыну. Теперь он получил отдельную квартиру в Лаврушинском, но этим дело не ограничилось. Апофеозом прикорма стало строительство на одной из живописнейших станций Киевской железной дороги «Городка писателей». Весьма возможно, что идея исходила от Сталина. Это в его вкусе. Общество, структурированное по профессиональному признаку, уже не может структурироваться по идейному — все слишком держатся за кастовые привилегии. Нечто подобное —...

7. Борис Пастернак в воспоминаниях современников. Александр Гладков

Входимость: 5. Размер: 63кб.

Часть текста: в Тессели к больному Горькому. После их ухода я тоже хотел уйти, но меня задержали, и я провел длинный блаженный вечер в обществе Пастернака и Мейерхольда с женами за превосходно сваренным самим В. Э. кофе с каким-то небывалым коньяком. Разговор за кофе был интересен, конфиденциален и значителен, но почти весь связан с Мейерхольдом и его тогдашним положением. Я расскажу здесь о нем, потому что он ярко и своеобразно характеризует и Б. Л. Пастернака. Дело было вот в чем. На спектакль «Дама с камелиями» трижды почти подряд приезжал один высокопоставленный товарищ из числа ближайших личных сотрудников Сталина3. Однажды он зашел к 3. Н. Райх или как-то передал ей (сейчас я уже не помню), что он сожалеет, что в помещении на улице Горького, 5, где тогда помещался ГОСТИМ, нет правительственной ложи и поэтому Сталин не может приехать на спектакль, а то, он уверен, спектакль, несомненно, понравился бы ему, а это имело бы большие последствия для театра и самого Мейерхольда. Он добавил, что не исключена возможность специального приема Мейерхольда Сталиным с тем, чтобы В. Э. высказал ему свои пожелания и пр. Он, разумеется, ничего заранее обещать не может, но готов сделать попытку организовать такую встречу, если, конечно, сам Мейерхольд к этому стремится. Это было вскоре после появления известной статьи «Сумбур вместо музыки»4 и запрещения оперы Шостаковича «Катерина Измайлова». Мейерхольд горячо сочувствовал Шостаковичу и отказался дать интервью, приветствовавшее пресловутую статью, что в то время было актом большого гражданского мужества. Но все же общее положение еще не кажется ему безнадежным. В ГОСТИМе репетируется спектакль...

8. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Биография (глава 7, страница 1)

Входимость: 5. Размер: 31кб.

Часть текста: время, но, зная, как трудно в Москве с жильем и как он сам столько лет не может выбраться из перенаселенной коммунальной квартиры, Пастернак здраво оценивал реальность подобных обещаний. Осенью 1935 года "Литературная газета" сообщала о строительстве дома писателей в Лаврушинском переулке против Третьяковской галереи. В конце года предполагалось заселить первые 50 квартир и закончить строительство в первом полугодии 1936 года. Среди писателей, остро нуждающихся в жилье, был назван и Борис Пастернак. Дело затягивалось, и лишь 13 мая 1936 года, поверив, наконец, в эту возможность, Пастернак извещал родителей: "Ваше существованье придало бы смысл целому ряду материальных облегчений, которые предвидятся у меня, и пока осмыслены недостаточно. По-видимому я с этого лета получу под Москвой отдельную дачу в писательском поселке, а осенью (в обмен на Волхонку) и квартиру. Я об этом раньше не заговаривал потому, что все последние четыре года провел в обещаньях такого рода и ни во что не верю. Но именно в согласии с этой душевной тенденцией я и твержу все время: переезжайте. А там увидим, вместе увидим". Пастернак ясно представлял себе лишения и опасности, которые ждут родителей в России, и радость возможной встречи не могла пересилить тревоги, сквозившей в его письмах. Он не скрывал от родителей, как опасно становится переписываться, как он беспокоится, что им будет слишком неспокойно и трудно в неустроенном советском быте. Но в то же время его очень тревожили растущие гонения в Германии, он чувствовал, как их вместе, в России и Германии, накрывает "крыльями одной материалистической ночи". Родители чутко улавливали неуверенность интонации и страшный подтекст его писем и порою обижались на него....

9. Быков Дмитрий: Сын сапожника и сын художника

Входимость: 4. Размер: 90кб.

Часть текста: плохой писатель. Мы, значит, все готовы застрелиться по вашему мановению в подтверждение жизненности вашего дела. Подписи, однако, стоят достойные: Леонов, Шкловский, Олеша, Ильф, Петров, Катаев, Фадеев… Многие гадают, почему Пастернак захотел опубликовать отдельную приписку. На первый взгляд это действительно странно: он не любил выламываться из коллектива, да и повод тут не такой, чтобы самоутверждаться; прямых контактов с вождем он не искал. Возможно, он просто не хотел подписывать такой плохой текст. Нужно было найти какие-то человеческие слова. Пастернак и нашел: “Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине; как художник — впервые. Утром прочел известие. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел. Борис Пастернак”. Некоторые полагают, что эта приписка спасла его в годы террора: что-то человеческое отозвалось в Сталине на единственное неказенное, сочувственное слово, на единственное соболезнование, в котором ничего не было о деле освобождения рабочего класса. Может быть, это письмо в самом деле выделило его из писательской среды и спасло от уничтожения… но сам Пастернак был категорически против поисков логики в терроре: “Мы тасовались, как колода карт”. Да и приписывать Сталину сентиментальность было бы странно: с женой он в последние годы был груб и чуть ли не сживал ее со свету, как и всех, кто помнил его еще не “красным царем”, а железным экспроприатором Кобой. Вызывающее, отдельное сочувствие Пастернака он мог расценить и как вопиющую бестактность, и Пастернак обязан был учитывать такую возможность; но не отозваться он не мог: в трагедии Надежды Аллилуевой ...

10. Есипов Валерий: Варлам Шаламов и Борис Пастернак - Искусство как подъем в высоту

Входимость: 4. Размер: 67кб.

Часть текста: Варлам Шаламов и его современники. Вологда: Книжное наследие, 2007. — С. 42-66. Варлам Шаламов и Борис Пастернак: Искусство как подъем в высоту Я весь мир заставил плакать над красой земли моей. Борис Пастернак Среди современников, оказавших глубокое влияние на Варлама Шаламова, на поддержание в нем высоко этического отношения к искусству и — во многом, на его духовное выживание и развитие в лагерных и послелагерных условиях, — пожалуй, единственным можно назвать Бориса Пастернака. « Я видел Вас всего один раз в жизни. Не то в 1933 или в 1932 году в Москве в клубе МГУ. Вы читали...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1937"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1937"