Бройтман С. Н.: Поэтика книги Пастернака "Сестра моя - жизнь". "Мухи мучкапской чайной"(отрывки)

Поэтика книги Пастернака "Сестра моя - жизнь".

"МУХИ МУЧКАПСКОЙ ЧАЙНОЙ"

(отрывки из книги)

36. МУХИ МУЧКАПСКОЙ ЧАЙНОЙ

Если бровь резьбою
Потный лоб украсила,
Значит, и разбойник?
Значит, за дверь засветло?

Но в чайной, где черные вишни
Глядят из глазниц и из мисок
На веток кудрявый девичник,
Есть, есть чему изумиться!

Солнце, словно кровь с ножа,
Смыл - и стал необычаен.
Словно преступленья жар
Заливают черным чаем.

Пыльный мак паршивым пащенком
Никнет в жажде берегущей
К дню, в душе его кипящему,

Ты зовешь меня святым,
Я тебе и дик и чуден, -

А глыбастые цветы
На часах и на посуде?

Неизвестно, на какой
Из страниц земного шара
Отпечатаны рекой
Зной и тявканье овчарок,

Дуб и вывески финифть,
Не стерпевшая и плашмя
Кинувшаяся от ив
К прудовой курчавой яшме.

Но текут и по ночам

Мухи с дюжин, пар и порций,

С крученого паныча,

С мутной книжки стихотворца.

Будто это бред с пера,
Не владеючи собою,
Брызнул окна запирать

Будто в этот час пора
Разлететься всем пружинам,
И, жужжа, трясясь, спираль
Тополь бурей окружила.

Где? В каких местах? В каком
Дико мыслящемся крае?
Знаю только: в сушь и в гром,
Пред грозой, в июле, - знаю.

1

«Мухи мучкапской чайной», начиная с заглавия, включают в себя «имя» предыдущего стихотворения (мух/муч) и его хронотоп («Где? В каких местах? В каком / Дико мыслящемся крае? / Знаю только: в сушь и в гром, / Пред грозой, в июле, - знаю»). Очевидно и то, что переход от «даль табачного / Какого-то, как мысли, цвета» к «мухам мучкапской чайной» осуществлен Пастернаком через двойную отсылку: к «Мухам» (1873) А. Апухтина и стихотворению И. Анненского «Мухи как мысли» (Памяти Апухтина)1

Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покою:
Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою!
Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая,
Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая,


Эх, кабы вечер надвинулся! Эх, кабы ночь поскорее!

Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою:
Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася другая,-

Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней и больнее...
Эх, кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее!

В стихотворении Апухтина для Пастернака окажется важным само сравнение мух с мыслями - оно лежит в подтексте образа «табачного какого-то, как мысли, цвета», а затем вызывает появление самих «мух» и развивается в направлении, намеченном И. Анненским. Скажется у Пастернака и «обоюдность» сравнения («мухи, как черные мысли», «черные мысли, как мухи») и то, что образ не умещается в рамки даже такого сравнения, а разворачивается в композиционный параллелизм. Еще тоньше параллелизм проведен у И. Анненского:

Я устал от бессонниц и снов,

Я хотел бы отравой стихов
Одурманить несносные мысли.

Я хотел бы распутать узлы...
Неужели там только ошибки?

Их холодные крылья так липки.

Мухи-мысли ползут, как во сне,
Вот бумагу покрыли чернея...
О, как мертвые, гадки оне...

У него первая половина стихотворения (ровно шесть строк, как и у Апухтина) посвящена «мыслям» и только во второй половине появляются «мухи» (у старшего поэта порядок был противоположный, а сравнение появлялось с самого начала). Расчленяющего и аналитического сравнения у Анненского вообще нет, а параллелизм принимает специфическую форму: после темы «несносных мыслей» - «мухи» подаются как совершенно реальная, конкретная и крупным планом увиденная деталь осеннего пейзажа. Она имеет смысл сама по себе и ее иносказательное значение никак не педалируется, а потому она воспринимается как прямой, предметный план символа.

В то же время у Анненского тема «мыслей» с самого начала идет параллельно с темой «стихов», и именно в этом смысловом пространстве возникают метафорические обертоны, говорящие об апухтинских подтекстах («отравой стихов», «одурманить несносные мысли») и ведущие к будущей теме «мух». В последней строфе произойдет наложение всех трех тем друг на друга: черные «мухи-мысли» станут мертвыми стихами, покрывшими бумагу. Именно о стихах говорят прежде всего и последние глаголы - «разорвать» и сжечь»; к мухам-мыслям эти действия имеют отношение уже символическое.

Так же, как Анненский переосмыслил и переоформил образную структуру Апухтина, Пастернак трансформировал субъектно-образную архитектонику обоих своих предшественников.

<...>


Дико мыслящемся крае?
Знаю только: в сушь и в гром,
Пред грозой, в июле, - знаю.

Он является «открытым» в нескольких смыслах. Первый - открытость и даже смешение времени и пространства: «На вопрос "где" дается ответ "когда"» (т. е. вместо топоса предлагается синкретический хронотоп. - С. Б.). Второй - символическое замещение смысла - феноменологически поданным состоянием мира, которое еще должно быть понято и по-прустовски «обретено»8«потерянностью» в пространстве, выраженной «в форме ритори- ческих вопросов: «Где? В каких местах? В каком / Дико мыслящемся крае?» <...>. Устойчивое состояние дезориентации поэта в пространстве, конечно, является способом образного выражения его почти гипнотического погружения в детали окружающей атмосферы. Таким образом, реальный город Мучкап под неподконтрольным самому поэту пером открывается в стихотворении с новой точки зрения» (385, с. 124). Наконец, перед нами модальный хронотоп, заставляющий вспомнить верленовский эпиграф к «Книге степи»: «Возможно ли оно, было ли оно?»

Обратим внимание на его переклички с концовкой предыдущего - «Морской, предгромовой, кромешной» - и с серединой самого этого стихотворения:

Неизвестно, на какой

Из страниц земного шара...

К дикой, терпкой божьей гуще


Тополь бурей окружила.

Соответствия начинаются с вопроса, влекущего звуковую близость рифм абсолютного центра и финала («на какой», «в каком»; см. и одни и те же ударные гласные в клаузулах данных строф - «оаоа»). Затем соответствия распространяются на мотивы «неизвестности» или «немыслимости / невозможности» хронотопа («В дико мыслящемся крае», «к дикой <...> божьей гуще»), его катастрофичности («предгромо-

вой», «пред грозой», «бурей тополь окружила») и выходе за рамки конечно-размерных определений. Вообще вся финальная часть, 9-11 строфы, одновременно «прозаизирована» и гиперболизирована, повышенно «откликаясь» на предшествующий текст (в девятой воскрешаются рифмы первой строфы: «собою-обоям-резьбою-разбойник», в ней же появляются рифмы будущей десятой строфы: «пера-запирать-пора-спираль», а самый конец возвращает нас, как мы видели, к середине).

По существу перед нами своеобразная форма выхода за границы определенного пространства, хронотоп, преодолевающий идею хронотопа, реальность, оказывающаяся больше себя самой и именно потому - реальнейшая. Это сказывается и в том, как стихотворение соотносится с предшествующим ему «Мучкапом» и следующим за ним «Дик прием был, дик приход».

«жизни» события «Мух мучкапской чайной» протекали перед последним свиданием «Мучкапа» - сразу после размолвки, изображенной в «Дик прием был, дик приход» и ставшей точкой отсчета для нашего стихотворения (без знания этого целый ряд его деталей не может быть понят адекватно, см., например, трактовку начала стихотворения в работе К. О'Коннор, не учитывающей данной инверсии). Но поэт не только поменял стихотворения местами - по убедительному предположению М. Л. Гаспарова и И. Ю. Подгаецкой, он сделал большее: дал нам основание считать, что «Дик прием был, дик приход» и есть то стихотворение, которое на наших глазах создает герой «Мух мучкапской чайной» (75)9. Тогда композиционная инверсия получает дополнительный смысл: Пастернак предлагает нам не наивно «жизненную», а творческую последовательность, «второе рождение» смысла и внесмысловой активности любви и творчества.

Примечания

1. Этот факт неоднократно отмечался, см., например: Альфонсов В.

<...> 8.«Как будто концовка дает разгадку всех загадок и наконец-то называет предметы стихотворения своими именами. Это иллюзия: на самом деле своими именами названы только обстоятельства, а предметы - горе, стихи и мухи - продолжают волновать читателя сомнительностью своей разгадки» (Гаспаров М. Л., Подгаецкая И. Ю. Указ. соч.). 9. Гаспаров М. Л., Лодгаецкая И. Ю. «разбойника» и «ночи» ему навязана интенцией героини и собственным самоуничижением, готовностью «сойти на нет» в ощущении своей вины. Неудивительно, что позже он предстанет и в ином облике.

Раздел сайта: