Возлюбленные Бориса Пастернака
Женщины в жизни поэта
Известно, что женщина — самый важный комментарий к творчеству любого поэта. Ведь читая любовную лирику, мы прежде всего пытаемся угадать, кому посвящены произведения и чей образ зашифрован в лирических строках. Однако случается и так, что на роль прототипа лирической героини претендуют сразу несколько женщин. Так, в образе Лары в своем знаменитом романе «Доктор Живаго» Борис Пастернак запечатлел черты сразу трех женщин, которых он любил в разные годы своей жизни.
Борис Пастернак имел свойство влюбляться мгновенно и неистово. Его первая «смертельная» влюбленность – дочь крупного московского чаеторговца Ида Высоцкая. Правда, объяснялся с ней Пастернак не в Москве и даже не в России, а в 1912 г. в немецком городе Марбурге, где он учился. Накануне объяснения будущий нобелевский лауреат выглядел так, что краше в гроб кладут. «Покушайте напоследок, ведь вам завтра всё равно на виселицу, не правда ли?», – пошутил тогда кельнер местной пивной. И верно. Ида отказала. Впору было на виселицу… А в Марбурге до сих пор можно найти улицу c названием Pasternakstrasse.
– между первой любовью и последней? Можно назвать много имен: Надежда Синякова, Елена Виноград, Ирина Асмус плюс роман в письмах с Мариной Цветаевой, о котором не перестают судачить и по сей день. Однако жен было только две. Вернее, две с половиной…
Первая женитьба
На художнице Евгении Лурье Пастернак женился в 1922 г. Евгения сразу взяла в руки бразды правления. Но не домом, как положено, а мужем. Должен ли он стирать пелёнки, ставить самовар, заботиться о няньках и баюкать ребенка? Евгения считала, что – да.. Вот, например, как Пастернак описывает встречу Нового года (1927): «Женя ушла встречать праздник в гости, со всей компанией – Асеевым, Маяковским… Я остался за хозяйку, с ребенком. В шестом часу сынок наш закашлял. Я стал ему греть молоко, по страшной рассеянности делая страшные глупости с примусом… Со встречи праздника вернулись Женя с Маяковским. Он поздравил меня с Новым годом».
О Евгении Лурье, как и обо всех женщинах Пастернака, писали разное. Есть две основные версии их союза: согласно первой, Евгения Владимировна была беспомощна и не приспособлена к жизни, обладала при этом капризным и властным характером, переоценивала свой художественные способности, недооценивала дар Пастернака, не обеспечила большому поэту нормального быта, измучила ревностью и долго еще потом омрачала его союз со второй женой, в котором он только и обрел утешение.
«В Жене вообще было мало мягкости, уютности, уступчивости. У меня еще в то время сложилось впечатление, что Женя очень боится стать придатком к Б. Л., потерять свою душевную самостоятельность, независимость. Она все время как-то внутренне отталкивалась от Б. Л. Эта внутренняя борьба длилась все время, и именно она, по моему убеждению, привела к разрыву. В быту Женя все время требовала помощи Б. Л.», — писала их близкая знакомая. Женя Лурье не хотела быть просто Женей Пастернак — или, во всяком случае, внушала это мужу. Однако многие считали, что только Евгения Владимировна и была Пастернаку «ростом вровень».
— родилась в 1898 году в Могилеве. Получив аттестат зрелости и золотую медаль, уехала в Москву, где поступила на математическое отделение Высших женских курсов и одновременно училась рисованию. Вскоре от голода и утомления у нее начались малокровие и туберкулезный процесс в легких, и она вернулась в Могилев. Но от Москвы и рисования не отказалась и через несколько лет поступила в Москве в училище ваяния и зодчества (Вхутемас), в мастерскую Штернберга и Кончаловского.
В доме своих друзей в 1921 году Женя познакомилась с будущим мужем, хотя стихи Пастернака уже раньше слышала. Пастернака попросили почитать, но как раз в это время Женю отвлекли разговором, и на его вопрос, как понравились стихи, она честно ответила, что не слушала. Эта откровенность восхитила Пастернака: «Вот и правильно, нечего слушать такую ерунду!». Вскоре с Пастернаком познакомился Женин брат и рассказал семье, жившей в Петрограде, о странностях поклонника своей сестры. Праздновать свой день рождения и Новый год она уехала в Питер — туда ее настойчиво звали, боясь слухов о странном женихе. Проводив ее, он по своему обыкновению сразу написал письмо «вслед» — первое письмо в их многолетней переписке, которую их сын издал, подробно прокомментировав.
«Женичка, Женичка, Женичка, Женичка! Ах я бы лучше остался при этом чувстве: оно как разговор с собою, оно глубокомысленно-бормочущее, глухо каплющее, потаенно-верное, ходишь и нехотя перелистываешь что-то тысячелистное в груди, как книгу, не читая, ленясь читать… Я бы остался при нем и не писал бы тебе, если бы не родная твоя шпилька! Я, убирая, отодвинул диван, она звякнула — и опять «ах попалась»…». Это тихое и ласковое «ах попалась» она говорила, когда он ее настигал и обнимал. Письма он ей пишет ежедневно – странные и бурные, порой невероятно грустные.
Женю уже тогда стала утомлять разница их темпераментов. Он нравился ей таким, каким стал к сорока — сдержанным, более рациональным, ответственным. Но таким он ей и не достался, потому что ему — такому — нужна была другая женщина. Но зимой 1921/22 у них идиллия. Женя живет у родителей в Петрограде и часто пишет ему. Она примирила родителей с мыслью о том, что скоро выйдет замуж. Он и сам приехал в Петроград и был представлен родителям (будущей теще понравился, тестю — нет). Пастернак говорил потом, что женился полуслучайно, потому, что к этому шло, так надо было… Он ночевал в семье у невесты, ее домашние относились к этому настороженно — брак необходимо было зарегистрировать, и 24 января 1922 года Пастернак и Женя Лурье «записались» — тогда это было просто. Чтобы купить кольца, Пастернак продал свою гимназическую золотую медаль, внутри колец было собственной рукой Пастернака процарапано: Женя, Боря. Они вернулись на Волхонку в феврале и жили с тех пор вместе, а в апреле началась его слава. Женя ревновала мужа и к славе, и к друзьям. Кроме того, для Пастернака было мучительным то «неустройство», в котором он провел все годы брака с Женей. Уже постфактум объясняя кузине причины разрыва, Пастернак скажет о первой жене жестокие, может быть, несправедливые слова: «У меня за годы жизни с ней развилась неестественная, безрадостная заботливость, часто расходящаяся со всеми моими убежденьями и внутренне меня возмущающая, потому что я никогда не видел человека, воспитанного в таком глупом, по-детски бездеятельном ослепляющем эгоизме, как она».
В том, что они расстались нельзя обвинить или осудить никого из них: оба были людьми творческими, каждый нуждался в заботе и освобождении от житейских тягот, поклонении, требовал к себе особого внимания. Кроме того, их брак , как говорил сам Пастернак, был в какой-то степени «полуслучайным», их роман не был замешан на всепоглощающей любви, страсти… Страдали от всего этого оба.
– это слишком просто и не очень правдоподобно, особенно учитывая, что кроме них двоих был еще любимый обоими сын. Вот выдержка из письма Жени Борису Леонидовичу из Берлина (куда она с сыном уехала после разрыва), написанного в ноябре 1931года: "Какое счастье, когда можно так плакать вовсю, как я сейчас реву, это когда горе заходит так далеко, что рвется само наружу... Я уехала из Москвы, я помнила твои слова – ты и Женичка моя семья, я не заведу себе другой, Зина не войдет в мою жизнь... Моя голова пухнет. Я плачу как проклятая – неужели же все правы, а я виновата. За что, за то, что любила так крепко тебя... Ты так плохо видишь нас с Женичкой, ты то возвышаешь до героев, то низводишь до кого-то жалкого, кто всегда упрекает и плачет. А мы совсем простые".
Из этого письма становятся ясны две вещи: во-первых, в жизнь Пастернака вошла другая женщина, и, во-вторых, вопреки рассказам и мнениям друзей, родственников и литературоведов, может быть, Женя Лурье любила своего мужа сильно и по-настоящему?
«Я для Вас буду писать проще!»
В конце 1929 года в жизнь Бориса Леонидовича действительно вошла другая женщина – Зинаида Николаевна Нейгауз, жена Генриха Густавовича Нейгауза – одного из крупнейших отечественных и мировых пианистов. Она была очень хороша собой, и Борис Леонидович влюбился, причем с первой встречи, на которую она пришла с мужем, а он – с женой. По словам Зинаиды Николаевны, человеком он ей показался обаятельным, искренне взволнованным, хотя и говорил непонятно. Стихи, которые он читал, не произвели на нее впечатления. «Я для Вас буду писать проще!» — с горячностью пообещал он. Несмотря на это, у Зинаиды Николаевны остались прохладные впечатления от той встречи: «Мне очень не понравилась жена Пастернака, и это перенеслось на него». Возможно, неприязнь к Евгении Владимировне у будущей соперницы была продиктована подсознательной ревностью.
Любовь, страсть, влечение Пастернака к этой женщине стали наваждением, смерчем, было ясно, что эти чувства сметут на своем пути все преграды. В результате распались две семьи, в каждой из которых были дети, и 21 августа 1933 года Борис Леонидович и Зина официально стали мужем и женой. Когда они, наконец, оказались вместе, у них не было даже крова над головой, и они на время поселились в чужой квартире, хозяева которой куда-то уехали. Наверное, это была большая, всепоглощающая любовь, но все участники этой истории поначалу страдали, чувствуя себя либо жертвами, либо виновниками огромного нравственного конфликта. Но все рассуждения о нравственности отступают перед строчками из письма Пастернака от 18 июня 1931 года: “Ты настолько оказываешься совершеннее того большого, что я думая о тебе, что мне становится печально и страшно. Я начинаю думать, что счастье, которое кружит и подымает меня, предельно для меня, но для тебя ещё не окончательно полно. Что я не охватываю тебя, что как ни смертельно хороша ты в моём обожаньи, в действительности ты еще лучше…”.
"Любить иных - тяжелый крест, / А ты прекрасна без извилин...", все говорят об их двусмысленности, поскольку поэт описывает в них вторую жену в сопоставлении с первой. Она действительно без сложностей, без "извилин", с ней легко, просто, она в какой-то степени "душечка", типаж, который описал Чехов. Она растворяется в муже, не боится никакой работы, образцово «ведет» дом, сажает огород и собирает урожай и т. д. Наверняка Пастернак чувствовал себя рядом с ней защищенным.
Поэт и Ольга
Семейная жизнь Пастернаков не была всегда безоблачной. А, собственно, этого Борис Леонидович Зинаиде Николаевне и не мог обещать. «Землетрясение» огромной силы произошло в 1946 году, когда Пастернаку было 56 лет. Видимо, любовь покинула стены Переделкинской дачи, где жила семья, но остался респектабельный дом, налаженный быт и т. д. Так что к новой влюбленности, которой предстояло стать Великой Любовью, Борис Леонидович был готов.
Познакомились они в редакции «Нового мира», где Ольга Ивинская работала младшим редактором. Ей было 34 года, она – дважды вдова, мать двоих детей. Он в это время – известнейший поэт, который влюбился, как малчишка. Они начали встречаться. Свидания были то долгими и наполненными разговорами, то короткими, в которых едва успевали уместиться нежный взгляд и пара слов. Но одно свидание Ивинская запомнила на всю жизнь. Борис Леонидович позвонил ей в редакцию и просил «срочно прийти» к памятнику Пушкину. Там он, не глядя ей в глаза, произнес: «Я выражу вам свою просьбу: я хочу, чтобы вы мне говорили «ты», потому что «вы» — уже ложь». Она отказывалась, он уговаривал, но до конца свидания так и не смог заставить ее произнести это «ты»… А вечером Пастернак позвонил и сказал, что любит ее и что в этом теперь вся его жизнь.
Не сразу и не все, но окружение Пастернака приняло ее. Они относились к ней по-разному. Одни утверждали, что она неприятна и бесцеремонна, другие восхищались ею, но все сходились в одном — Ольга была необычайно мягкой и женственной. Невысокая — около 160, с золотистыми волосами, огромными глазами, нежным голосом и ножкой Золушки (она носила 35 размер), Ивинская не могла не привлекать мужчин. Но для Пастернака намного важней было другое — она любила его просто за то, что он был, а не за то, что он великий поэт.
— 4 апреля 1947 года), жена ничего не сказала ему. Позже она молчаливо приняла и его решение: отныне, заявил Борис Леонидович, он будет жить там, где ему нравится, захочет — дома, захочет — у Ольги. А Ивинской он тем же утром написал на своем сборнике: «Жизнь моя, ангел мой, я крепко люблю тебя. 4 апр. 1947 г.»
В пятьдесят восьмом году за роман «Доктор Живаго» Пастернаку была присуждена Нобелевская премия, и тут же его начали травить в советской печати, угрожая «выгнать в капиталистический рай».
В разгар травли Борис Леонидович пришел к Ольге с упаковкой намбутала. «Давай покончим с собой! Я знаю, что смертельная доза — одиннадцать таблеток. У меня двадцать две. Представляешь, какой поднимется крик?» Ольга же не разделила его желания уйти из жизни и сообщила секретарю ЦК Поликарпову, что Пастернак задумал самоубийство и ее склоняет к нему. Только после этого давление в прессе стало ослабевать.
Единственной возможностью полностью прекратить эту травлю для Бориса Леонидовича было покаянное письмо Хрущеву, в котором он должен был сообщить, что отказался от премии и считает выезд за пределы Родины для себя равносильным смерти. Это письмо написала Ольга и поехала к Пастернаку в Переделкино за подписью. Он подписал — ему хотелось, чтобы «все это» поскорее закончилось. Перед ним стоял жесткий выбор — или премия, или Россия. Он выбрал второе.
Осенью сорок девятого Ольгу Ивинскую арестовали. Причиной была ее связь с Пастернаком, «английским шпионом». Ее все спрашивали — какие отношения у нее с Пастернаком? И получали в ответ: «Я люблю его». Больше ничего не могли добиться. Она в то время была беременна, но потеряла ребенка после того, как однажды после пыток очнулась и обнаружила, что находится в морге… Потом говорили, что ошиблись — не туда привезли. Но какое это теперь имело значение?
пока Ольга будет в тюрьме. «Должен же и я как-то страдать, пока она страдает за меня», — говорил он.
— боялся, что она слишком изменилась. Но увидел ее почти прежнюю, она только сильно похудела.
— не хотел ссор между ней и Зинаидой Николаевной, только писал записки своей Лелюше. А она сидела на скамеечке неподалеку и тихо плакала. Но не попрощаться с ним она не могла…